«На заре мира». Том 4

Автор: ArcheAgeOn

Получение: в награду за завершение задания «Испытание гневом: Сальфира» (волшебство) для персонажей 55 уровня в зале Орхидны.

Арания, дочь Аранзеба, любила бродить по лесам, взбираться на верхушки кряжистых тисов и играть в прятки с дриадами, благо их в эльфийском крае было много. Порой она добегала до Мглистого ручья — границы между землями её клана и непроходимой чащобой.
«Там, за чередой молодых сосен и сгорбившихся старичков-кедров, живут дикие люди. Остерегайся их», — наставлял отец и послушная малютка не переходила на чужой берег.


Но шли годы, Арания взрослела, и родной лес, казавшийся когда-то необъятными чертогами, становился тесен. Все чаще она прибегала к Мглистому ручью и вглядывалась в неизведанные темные дебри. Преданный спутник, златорогий олень Лир, недовольно фыркал, когда хозяйка, заметив малейшее движение на противоположном берегу, вскрикивала:
«Эй, кто там? Выходи играть!»
Навстречу вылетали пугливые сойки. Чащоба безмолвствовала.
Когда же в ответ на привычный выкрик Арании можжевеловые кусты по ту сторону ручья зашевелились, эльфийка спряталась за Лира, но уже через несколько мгновений радостно взвизгнула: из-за густых ветвей показался мальчик.
Растрепанные темные волосы, босые ноги, смуглая кожа, грязная полотняная рубашка подпоясана веревкой, в руках — неотесанная дубинка.
«Я Шимука из племени йорди! Я услышал твой зов. Я пришел играть!» — представился незнакомец.
«Вот это да! Ты дикий человек?»
Шимука замялся, а эльфийка мгновенно перебежав через ручей, принялась с интересом его разглядывать.
«Какой смешной! Уши маленькие. Голова кучерявая. У-у, какие жесткие волосы. И лицо зачем-то грязью намазал! Лир, ты только глянь, какой потешный!»
Олень, морща нос, недоверчиво обнюхал оборванца. От того резко пахло сыромятной кожей — и дымом.
«Это не грязь, а боевая раскраска! Все йорди-охотники так делают. Я выслеживал огромного вепря на Пестрой окраине, когда...»
«Пестрая окраина? Это где? Там красиво? А зверушки водятся? А можно с тобой? Лир нас в пару прыжков домчит, — крепко схватившись за оленьи рога и поправившись в седле, Арания протянула руку новому знакомцу. — Хватайся, Шимука из племени йорди. Ну, чего медлишь? Где-то там ждут нехоженые дороги, и мне нужен проводник!»


...Белокурая эльфийка и смуглый варвар — так Аранзеб называл выходцев из племени йорди — быстро подружились. Шимука открывал для Арании мир за Мглистым ручьем, она развлекала его эльфийской магие, призывая водную конницу, вышагивающую из озера, или сплетая солнечные лучи в золотистые доспехи, которые, увы, рассеивались с наступлением темноты. Они держали свою дружбу в секрете.
«Я думал, дикий репейник вывели ещё до твоего рождения!» — удивился Аранзеб, заметив в спутанных локонах дочери колючку.
«Ты слишком много читаешь и совсем не гуляешь по лесу, папочка. Репейник все ещё растет!» — соврала Арания.
Впредь она внимательнее осматривала себя, возвращаясь из-за Мглистого ручья.


«Откуда у тебя это, Шумика? Эльфийская метка!» — разозлился Диндар, верховный шаман племени йорди, заметив на ремешке сына серебряную брошку-листок.
Шимука еле-еле оправдался, выдумав невероятную историю, и умолял оставить ему случайно найденное сокровище, но Диндар, опасавшийся ярости огненного божества — Ишмы, бросил листок в костер. А костров в поселении йорди было много: над одними, дразня голодных собак, запекались бычьи туши, вокруг других бегали дети, рядом с третьими сушилась одежда — её подвешивали на свободные вертела. Самый большой, обрядовый костер, горел перед высоким деревянным тотемом. Он не угасал уже несколько лет, и кто-нибудь из племени обязательно сидел поблизости, чтобы подбрасывать в пламя дрова и закрывать его шатром от ветров и дождя.
Долго, украдкой стирая слезы с щёк, Шимука смотрел, как плавится металл и как превращается подарок Арании в сверкающие капли. Когда от листика осталась серебряная лужица, мальчик злобно взглянул на Ишму. Звероподобное, суровое божество улыбалось мальчику трещиной в опаленной деревяшке.


Так же, как и Диндар, поступил Аранзеб.
Теплым вечером, прогуливаясь над увитой розами перголой, он, смеясь над болтовней Нинэр, подхватил на руки дочку. Каучуковый шнурок, который она тщательно скрывала под мантией, развязался, и на землю упал обожженный кусок черной смолы. В середине — странные символы. Аранзеб поморщился, рассмотрев дочкин амулет.
«Что это? Откуда он у тебя?» — от его веселости не осталось и следа.
«Это амулет йорди. Он отпугивает Чернь!»


Нинэр испуганно посмотрела на мужа. Неужели их малышка перешла границы заповедного края? Неужели подружилась с кем-то из дикарей?
«Чернь — выдумка суеверных варваров. В этих землях никто не крадет детские души. А о том, как ты осмелилась перейти Мглистый ручей, поговорим дома».
«Крадет, папочка, ещё как крадет! Чернь путает тропинки, заманивает маленьких йорди на пустоши, обступает их со всех сторон и забирает жизненные силы. Так говорит Шимука, а он никогда не врет! Отдай талисман, папочка. Он заговоренный. С ним никакая Чернь не страшна!»
«Ты эльфийка, Арания. Заговоры — удел диких людей. Наш народ веками постигал секреты магии, а природа наделила тебя великим даром. Пользуйся им и не надейся на защиту куска смолы! Это смешно!»
Аранзеб изменился в лице. Он спрятал амулет в кулаке, а когда разжал ладонь, Арания увидела только кучку пепла.


Аранзеб был прав: Арания унаследовала от матери редкий и сильный дар. Как и Нинэр, она была Сновидицей. Эльфийка умела проникать в ночные грезы любых существ. Поэтому когда отец запретил ей отходить от дома, а уж тем более пересекать Мглистый ручей, Арания нашла способ видеться с другом.
Каждый вечер она прибегала в сновидения Шимуки. Вместе они путешествовали по лабиринтам его памяти, бродили по укромным опушкам и просторным предгорьям.
«Я видела в кабинете папочки карту. Такая огромная, чудная... Море — голубое-голубое! Мы должны увидеть его своими глазами, Шимука. Давай убежим! Ты будешь добывать еду и сражаться с разбойниками, а я... я уже выучила основы защитной магии. Смогу тебе помогать!» — решительная Арания превратила воображаемое облако в белоснежного скакуна.
Шимука задумался, заворочался на плоской подушке, набитой колючим сеном. Веки его дрогнули.
«А давай! Папа говорит, я ещё слишком маленький, чтобы быть охотником. Папа ошибается!»
«Встречаемся на Пестрой окраине. В полдень. Я стащу котомку сухарей, а ты не забудь дубинку!»


Черный ворон преследовал Аранию от Мглистого ручья. Чем дальше она уходила от границы, тем гуще становился туман. Знакомая тропинка петляла, терялась то под залежью прелых листьев, то в зарослях терновника. За несколько дней лес преобразился, отрастил новые рощицы, избавился от мшистых пней, служивших Арании путевыми указателями. Холодный воздух обжигал щёки, а липкая морось оседала на волосах.
«Шимука!» — позвала эльфийка.
Нет ответа. Только где-то высоко, затмив крыльями солнечный свет, каркнул ворон — и Чернь, ползущая по земле клубами дыма, накинулась на Аранию.


…Плотная тьма уже окутала эльфийку, когда из-за ветвистого кедра выскочил отважный маленький йорди.
«Уходи, Чернь! Оставь Аранию!» — кричал он, размахивая дубинкой и выставляя перед собой лучистый амулет.
Слишком поздно.


…Когда Лир, подчиняясь приказам Шимуки, ворвался в эльфийский город, Арания почти не дышала. Глаза её померкли, тонкие голубые венки просвечивались сквозь кожу.
Три дня Аранзеб, обложившись, обложившись фолиантами, пытался найти лекарство от неизвестной хвори. Но ни древняя магия, ни эльфийские эликсиры не помогали. Арания уходила в мир теней быстро — и безвозвратно.
«Это Чернь, это сделала Чернь!» — клялся маленький йорди.
«Черни. Не. Существует! Проводите варваренка восвояси!» — Аранзеб злился, и злоба его была тем сильнее, чем слабее становилась Арания.
«Это Чернь, поверьте! Отвезите Аранию к моему папе. Он шаман. Он спасет её. Это его амулет отогнал Чернь!» — плакал Шимука, когда молчаливые эльфы вели его к ручью.


Арания ушла навсегда. Её душу поглотило нечто, в существование чего Аранзеб отказывался верить. Снедаемый горем, он бродил у Мглистого ручья, надеясь найти разгадку, пока однажды, подойдя к воде, не услышал голос. Мерзкий, напоминающий треск горящих поленьев.
«Это варвары, Аранзеб. Мальчик заманил Аранию в лес, чтобы шаманы забрали её силу. Иначе почему Чернь не тронула йорди? Твоя дочь попала в ловушку. Отомсти дикарям. Они поклоняются огненному божеству — так пусть праведный огонь поглотит их! Ты знаешь заклинания. Если нет — я помогу...»


Аранзеб не помнил, как дошел до поселения йорди. Как жажда мести раскалила воздух вокруг него. Как срывались с ладоней пламенные сферы. Как в закатном зареве полыхали шалаши. Как обращался в пепел каждый, кто пытался приблизиться к охваченному огнем эльфу.
«Вот она — месть! Ишма, лживый божок, уничтожен! Это я повелеваю огнем, — хохотал голос, когда Аранзеб чинил расправу над пламенем. — Теперь ты свободен, Аранзеб! Но я вернусь за тобой...»


Долгие годы Аранзеб клял себя за содеянное. Он дал обещание: во что бы то ни стало сдерживать эмоции и скрывать чувства, таить помыслы и мечты, но главное — никогда не применять магию огня во вред невинным. Внешне спокойный, — никто не знал, какие страсти терзают его душу.
Лишь всезнающая Мать видела эльфа насквозь.
«Время закалило твой дух, Аранзеб. Ты прошел долгий путь. Прими мой дар. Пусть огонь, однажды затмивший твой разум, подчинится тебе навеки».
Аранзеб почти согласился, когда к мягкому голосу Сиоль примкнул ещё один — до боли знакомый.
«Я обещала, что вернусь, Аранзеб. И я сдержала обещание. Вместе мы изменим мир. Довольно страданий. Я излечу твои душевные раны огнем — и мечом. Разве ты не устал от насмешек друзей, бравых воинов? Дай мне руку — и я наделю тебя первозданной силой!» — Сальфира явилась измученному эльфу.
В языках пламени, опоясывающих тело богини, Аранзебу мерещилось пепелище, над которым возвышался обугленный тотем Ишмы, и лица напуганных дриад, боровшихся с красной стихией, пытавшихся укрыть бегущих йорди в глубине леса.
«Я поддался лживым увещеваниям на берегу Мглистого ручья. Ничто не вернет мне Аранию и Нинэр. Новые смерти не способны залечить старые раны», — так отвечал мой друг.
Он покинул чудесный Сад таким, каким вошел в него. Разве что милостивая Мать исцелила его душу — и даровала спокойствие, о котором Аранзеб так долго мечтал.