«Живые и мертвые»

Автор: ArcheAgeOn

Получение: фестивальная лавка события «В гостях у сказки».


Там, где каких-нибудь два дня назад стояли наши дома, простиралось пепелище. Крепость Двух Корон, величественная и непреступная, обратилась в руины. Каменные львы, сторожившие дворцовую лестницу, лишились гербов, которые сжимали прежде в лапах. Брусчатка, как ни пытались дворники скорее ее очистить, тут и там алела кровавыми следами. И всюду, на обагренных ступенях, перед обезглавленной статуей Нуи, были люди. Напуганные. Растерянные. Отчаявшиеся.


Одни несли на плечах детей, другие – высохшие слезы родных, которых не было больше в подлунном мире. Старушка в черном чепчике рыдала над телом юного гвардейца и стирала краем фартука кровь с его лба. Она верила, что он воскреснет, непременно воскреснет, если убрать метки, которые поставила на нем Смерть.
Я прошел мимо, не в силах взглянуть ни на нее, ни на павшего воина. Я боялся, что, отвлекшись на мгновение, пропущу Сильвию.


Мою Сильвию... Она слишком добрая, слишком милосердная, чтобы поверить в ужас, который стал реальностью. Она не могла заснуть после рассказа фермера Тэдрика о нашествии саранчи на Пестрые поля, вся дрожала, прижималась ко мне, как ребенок, напуганный монстром из-под кровати.А теперь, когда на город напало полчище битворожденных... Что с ней? Где она? Я, это я виноват. Я бросил ее!


…когда битворожденный ворвался в наш дом, все, что я успел – оттолкнуть Сильвию в ворох простыней, штор и платьев. Накануне она решила разобрать шкаф, в котором хранила разные вещицы. Аристократы, отдавая швее камзол или плащ, частенько о них забывали, или они заказывали сразу шесть видов штор, а забирали только те, что понравились больше прочих.
«Ткань дорогая, красивая. Глядишь, пригодится! Пошью из занавесок платье для соседской девочки, когда она подрастет, а пока – пусть полежат», – так говорила Сильвия.


Я оттолкнул ее в разноцветный тканевый ворох, а сам схватил то, что первым попалось под руку. Кочерга против громадного битворожденного!
Я бы даже ранить его не смог – кожа у этих чудовищ бугристая, закаленная огнем Бездны.


Что мне оставалось делать? Только отвлечь его на себя. Бежать по улицам пылающего города, размахивая смешным оружием, чтобы отвести битворожденного подальше от Сильвии. «Она успеет запрячь Кальбрика и уехать. Она успеет…» – думал я, убегая от преследователя, каждый шаг которого равнялся трем моим. Вдох, выдох, вдох, выдох.
Он нагнал меня у фонтана. Дальше – темнота. И крик гвардейца: «Вали чудище!» Очнулся я, когда все было кончено, когда армия битворожденных, по рассказам тех, кто все видел воочию, внезапно исчезла, растворилась во тьме.


…Я снова здесь. Тот же фонтан. Тело какого-то бедолаги, покрытое чьей-то накидкой. То же угрюмое, свинцовое небо.Скоро расплачется, как вдова, увидевшая среди убитых мужа.
«Сильвия!» – кричу из последних сил. Кричу в тысячный раз. Нет ответа.


«Вы кого-то потеряли, дяденька?»
Мальчик. Дырявая кепи. Клетчатые штанишки, протертые на коленях. Маленький джентльмен. Только взгляд у него неправильный. Смотрит, будто знает о тебе что-то особенное. Такой обычно встречается у стариков.


«Ты сам, кажись, потерялся. Где твоя мама?» – говорю, а он улыбается и забрасывает в рот горстку рубиновых зернышек.
«Я, дяденька, не потерялся. Я все дороги знаю, и куда они ведут – тоже. Будете сладкого?» – протягивает мне гранат.
«Сам ешь. Тебе нужны силы».
«Я сыт, дяденька. А вы кушайте. Может, свою дорожку наконец увидите».


Насчет сладкого мальчишка погорячился: зернышки кислые, даже горькие. Жмурюсь, разжевывая их, а когда открываю глаза, удивляюсь. Совсем рядом, раскачиваясь на корточках и обнимая себя за плечи, сидит девочка.
Как я раньше ее не заметил?


«Привет, кроха. Как тебя зовут? Ты потерялась?»
«Мама запрещает мне разговаривать с незнакомцами. Мама сказала ждать ее здесь», – тонкий голосок дрожит.
«Пойдем со мной. Я отведу тебя к маме», – встревает в разговор мальчишка. Его уверенный тон поражает.
«Честно-честно?»
«Разве может врать тот, кто носит клетчатые штаны? У твоего медвежонка точно такие же. Он хотя бы раз тебя обманывал?»
Девочка тихонько улыбается, крепче обнимая любимую игрушку, и идет за моим новым знакомцем.


«Так, а ну-ка стойте! Я должен отвести вас к стражникам».
«Нет, дяденька. Это я должен отвести вас к Сильвии. Пойдемте. Кладбище к востоку от крепости».


Кладбище. Он произносит это так спокойно, а у меня, клянусь, останавливается сердце. Воспоминания застилают взгляд: вот мы лежим вместе под цветущей яблоней, и Сильвия впервые целует меня в щеку, я счастлив; вот мы ссоримся из-за пустяка, я всего лишь протер куском ненужной такни копыта Кальбрика. Откуда же мне знать, что этот кусок – будущая юбка королевской фрейлины!
Кладбище. Неужели…


«Какое кладбище? Зачем? Откуда ты знаешь? Погодите!»
Дети, две маленьких фигурки, уже выходят за ворота крепости, когда я бросаюсь вдогонку.


…На кладбище многолюдно. Кругом – тела, накрытые чем попало: куртками, рубахами, скатертями. Тысячи погибших.
«Анна!»
«Мамочка!» – моя спутница бросается навстречу худосочной женщине.
«Теперь они смогут уйти», – мальчик проводит рукой, и Анна с мамой медленно тают в сизой дымке.


«Что… что происходит?»
«Ваш черед, дяденька».
Мальчик указывает в сторону – и я вижу, как ко мне, осторожно обходя плачущих, пробирается Сильвия. Она придерживает подол, чтобы не упасть, бежит босыми ногами по влажной, вязкой земле, машет мне рукой. Жива!
«Сильвия!»
«Тэдрик!»


…Она проходит сквозь меня. Словно меня нет. Словно я – призрак. Оборачиваюсь ей вослед.
«Тэдрик, ты видел Дариуса? Молю, скажи, что ты видел его!» – она падает перед Тэдриком на колени.
«Я… я здесь, Сильвия», – кричу, пытаюсь схватить ее за плечи, повернуть к себе. Тщетно.
«Я здесь, Сильвия», – беспомощно шепчу.


«Теперь и вы, дяденька, нашли свою дорогу. А то бродили по городу, неприкаянный».
Мальчик проводит рукой – и все кругом заливается светом, в котором растворяется Сильвия, Тэдрик, кладбище. Я окликаю ее еще раз. И она оборачивается в последней миг.


Я вижу ее глаза – печальные фиалковые глаза. Любимые. Вечные.
«Жива…»